alliruk

Я как-то обещал поговорить о слове "Победа" в названиях и коммеморативных практиках. Выполняю обещание - но сначала отступление.

На первом курсе я писал курсовую работу по тексту источника о Смутном времени (волгоградцы-историки угадают научного руководителя :-)) "Повести о победах Московского государства...". Полное название работы, по обычаю XVII века, было гораздо длиннее: "Повесть достоверная о победах Московского государства, о том, сколь много напастей за умножение грехов наших приняли мы от междоусобной войны, от иноверных поляков и от литовцев, и от русских бунтовщиков, и как от столь многих бед избавил нас всемилостивый господь Бог наш своим человеколюбием и молитвами пречистой его матери и, ради всех святых, вернул нас своим человеколюбием в первоначальное состояние. написано вкратце" (сейчас она вся в сети, а тогда только вышла первая публикация, а про Интернет мы и слыхом не слыхивали). Если Вы вчитаетесь в название (это перевод с того русского), то слово "победы" вряд ли покажется Вам уместным.

Дело в том, что четыреста лет назад "победа" - это то, что "было после беды", а не "виктория" или "ника" античности (не случайно у Петра все больше "виктории" были).

Но само по себе это знание этимологии вряд ли должно нас смущать.

Я здесь хотел бы обратить внимание на два типа воспоминания об историческом прошлом нации в публичной сфере.

В одном случае вспоминают о победах, когда "а нам на всех нужна одна победа, одна на всех - мы за ценой не постоим" (помню, моя бабушка, войну пережившая, никак с этой фразой из хорошей песни из хорошего фильма не могла примириться: "что значит "за ценой не постоим", - убивайте, сколько хотите?"). Главное в этом случае - помнить, что в конце концов мы оказались сильнее, что "победа была за нами", что мы спасли мир и освободили народы.

Во втором варианте вспоминают о жертвах. О цене исторических решений. О погибших и не вернувшихся. Этот случай изначально был характерен для стран, войну проигравших. Победы нет, а жертвы есть. Потом для стран, ставших скорее полем битвы, чем активным участником войны.

Первый вариант - государствоцентричен. Второй - исключает государство из центра коммеморации - это народная боль и скорбь.
В послевоенные годы, однако, второй тип воспоминания о войне - воспоминания о ней как о трагедии прежде всего - распространился и в странах- победительницах, во Франции (ну, понятно, это переходный случай) и в Великобритании. Общее воспоминание о войне в Европе сегодня - это воспоминание о ее жертвах. Радость от победы над злом тоже есть - но она почтительно стоит в стороне и наблюдает за скорбью.

Советский - и ныне российский - тип публичного воспоминания о войне - это прежде всего воспоминание о Победе. Даже количество погибших долго скрывалось (или не было известно, что в этом контексте равнозначно. 7 миллионов? 20? 27?). Мы помним своих погибших, но скорбь эта не является главным мотивом государственной памяти.

Это очень хорошо заметно в международных конфликтах исторической памяти. Российский дискурс "победы над злом" сталкивается в Европе с дискурсом "миллионов жертв", для которого зло уже не так четко локализовано, может быть переинтерпретировано, а вот гибель миллионов никуда не денешь. Отсутствие в российской презентации Второй мировой войны цены, которую заплатил наш народ за ту Победу (а она во внешнеполитических текстах на эту тему практически отсутствует, или же идет где-то после запятой) делает нашу позицию заведомо слабой.

Наши дипломаты и государственные деятели, выступая на защиту истории войны от "фальсификаций" быстро обнаруживают себя защищающими советское государство и его действия, вместо того, чтобы провести общий с европейцами знаменатель и посмотреть на войну глазами народа.

(Думаю, в Европе многие удивятся).