The Names of the Gulag

By Sally McGrane

...

“People are afraid,” agreed Ivan Kurilla, a professor of history at Volgograd State University, and a member of a newly formed group of historians who have set out to defend historical memory from state interference. “They have these memories.”

The state does not currently prohibit the open discussion of Soviet-era political repression (which, by conservative estimates, victimized some thirteen million people between 1921 and 1985), but, Kurilla noted, there is no government support for doing so. “In my opinion, the state feels like an heir of the Soviet state, which is why it is better not to remember, but to forget,” Kurilla said. “That is why all initiatives are coming from society.”

Kurilla argues that Russia needs to do more to acknowledge this part of its history as the last generation of survivors dies. “The vast majority of Soviet people knew somebody who perished in the gulag,” he said. “Now there are already young people who say this was all invented, that there was no repression.”
...

Да, и сразу дисклеймер: никаких цифр, количества репрессированных я не называл, это у автора из других источников (чтобы тут напрасно не спорить).

Заявление членов Совета Вольного исторического общества

В последнее время в развитии нашей страны все яснее проявляется очень опасная тенденция — нарастающая ее изоляция и самоизоляция, являющиеся результатом как собственной политики России, так и реакции на эту политику мирового сообщества. Одно из проявлений этой изоляции — нарушение с трудом налаженных в постсоветское время международных связей российских ученых, что угрожает самому существованию в России науки, по своей сути являющейся интернациональной.

Такая тенденция полностью отвечает интересам наиболее ретроградной и изоляционистской части российской политической элиты, для которой ученые — естественные противники, поскольку и по характеру своей деятельности, и по менталитету являются одной из наиболее интернационализированных групп российского общества.

К тому же они, как носители рационального и критического взгляда на мир, в меньшей степени подвержены пропаганде, искажающей реальность. Поэтому вполне естественно ожидать от этой части российской власти попыток всемерно изолировать ученых, затруднить их контакты с западными коллегами и создать «суверенную» квазинауку. Однако правительства некоторых западных стран совершают шаги в том же направлении, фактически объединяя свои усилия с усилиями российских ретроградов.

Одним из самых заметных событий последних дней стала депортация из Эстонии крупного российского историка и антрополога Валерия Александровича Тишкова, прибывшего в эту страну для чтения научного доклада. Она была совершена без всякого объяснения причин и в намеренно унизительной форме. Следует заметить при этом, что Валерий Александрович Тишков не только возглавляет один из лучших гуманитарных академических институтов — Институт этнологии и антропологии, — но и является академиком-секретарем отделения историко-филологических наук РАН и, следовательно, административно представляет всю российскую историческую и филологическую науку.

Таким образом, речь идет о символическом жесте, направленном на унижение российской гуманитарной науки в целом.

При сходных обстоятельствах в августе был выдворен из Литвы российский историк, директор фонда «Историческая память» Александр Решидеович Дюков, прилетевший в Вильнюс для презентации своей книги «Накануне Холокоста» (и хотя его в этом случае объявление историка, широко использующего закрытые архивы ФСБ, persona non grata легче объяснить, но все же невозможно оправдать). (UPD по официальной публикации на сайте КГИ и полит.ру)

В еще худшем положении оказались ученые Крыма, вне зависимости от их политических взглядов. Речь идет не только о том, что визиты их западных коллег в Крым и участие крымских ученых в международных проектах оказались невозможны. Как нам стало известно, совсем недавно один из наших крымских коллег, получивший приглашение от знаменитого Гумбольдтовского фонда приехать в Германию, не смог получить немецкую визу. При этом он использовал именно ту процедуру, которую предписывают жителям Крыма посольства Евросоюза, — обратился в консульство Германии в Киеве с украинским паспортом. Однако консульство отказалось даже принять документы, мотивируя это тем, что учреждения, в котором он работает, на территории Украины больше не существует.

Учитывая, что жители Крыма, независимо от гражданства, не могут обращаться за визами и в консульства на территории России, это означает полную изоляцию для тех коллег, у которых истекают имевшиеся визы или которые попытаются их получить впервые.

Такие действия, безусловно, вызывают в памяти прошлогодний отказ в выдаче российской визы Амандин Регамэ, директору Франко-российского центра гуманитарных и общественных наук в Москве, недавнее задержание в Южно-Сахалинске известного японского сейсмолога Кэндзи Сатакэ и другие политически мотивированные или вовсе немотивированные акции российских властей против иностранных ученых.

Подобные действия, от властей каких бы стран они ни исходили, мы считаем недопустимыми. Именно люди науки и культуры способны восстановить в будущем утраченное доверие между народами и не дать скатиться участникам даже самых острых конфликтов в окончательное одичание. Попытки затруднить международные контакты ученых бьют и по собственному образованному слою соответствующей страны, и по всей мировой науке, а значит, по нашему общему будущему. Единственная возможность противостоять этому — солидарность ученых, вне зависимости от их гражданства и политических взглядов. Мы призываем наших коллег внутри России и за ее пределами противостоять попыткам и своих, и иностранных политиков изолировать нас друг от друга и не оставлять без внимания случаев неоправданного ограничения свободы передвижения ученых по мотивам «национальной безопасности» или другим политическим мотивам.

Putin has long “made history the centre of his narrative,” argues Volgograd Statue University’s Kurilla. From his earlier days in office, Putin (a former KGB officer) sought to resurrect Soviet emblems like the old Soviet anthem. His unceasing appeal to history is broadly seen as a ploy to build national consensus in Russia: amongst people that, by Putin’s own estimation, display a “dire lack of spiritual ties.”

Some critics take solace in the fact that the new memory law will be difficult to enforce, and might be limited in impact. “It’s one thing to pass a law. It’s another thing to impose a narrative on a whole population.” But already, Kurilla worries that new generations of historians will be scared away—and will search for professional expertise in a “more distant past.”"