![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
На днях Валерий Зорькин опубликовал в «Российской газете» очередную большую статью, в которой много внимания уделил эпохе Великих реформ Александра II. Главный тезис текста – в неудаче реформ виноваты реформаторы, а значит, по мысли Зорькина, на них лежит и ответственность за контрреформы. Я бы по-другому взглянул на эту проблему: стакан всегда наполовину полон, и «неудачные» реформы все равно переводят общество в новое состояние, пусть и не всегда такое, как планировали реформаторы. Автор проводит смелые сопоставления 1861 года с 1917 и 1991-м, но сегодня я хотел бы поговорить о другом.
Читателям больше всего бросился в глаза один из заключительных пассажей текста: «При всех издержках крепостничества именно оно было главной скрепой, удерживающей внутреннее единство нации. Не случайно же крестьяне, по свидетельству историков, говорили своим бывшим господам после реформы: "Мы были ваши, а вы - наши"».
Позвольте мне небольшое отступление в американистику.
В середине позапрошлого века Россию и США часто сравнивали. Обе страны воевали с южными соседями, и приращивали свои территории за счет, соответственно, Османской империи и Мексики. Обе страны осваивали обширные пространства – Сибирь и Дикий Запад. Но главное – Российская империя и Соединенные Штаты Америки оставались последними крупными «цивилизованными» государствами, в которых сохранялись институты принудительного труда и личной несвободы, - крепостное право и негритянское рабство. Две страны избавились от этих институтов почти одновременно, в 1861 и 1863 годах, но оба общества еще долгое время страдали от их последствий, политических, экономических и культурных.
Сравнение последствий рабства и крепостного права появлялось и спустя полвека после их отмены: так, Владимир Ленин в 1913 годах в статье «Русские и негры» сожалел о том, что крепостные были освобождены без революции, из-за чего, дескать, развитие капитализма в России отстает от аналогичных процессов в США, где освобождение негров произошло в ходе Гражданской войны.
В самих США на протяжении долгого времени рабство считалось необсуждаемым злом, хотя южный образ жизни мифологизировался и романтизировался, что мы знаем, например, из романа и фильма "Унесенные ветром". В стране, где свобода является одним из основных принципов, на которых воспитываются поколения американцев, защищать рабство было очень тяжело. Тем не менее, в начале 1970-х американское общество резко критиковало двух историков, С.Энгермана и С.Фогеля за их книгу «Время на кресте». Опираясь на клиометрический анализ экономических показателей Юга до и после отмены рабства, авторы доказывали, что рабство было экономически эффективным способом хозяйства. (В современной России подобные оценки крепостного права высказывает Б.Н.Миронов (что характерно, - тоже, как и Энгерман с Фогелем, прибегающий к количественным методам в изучении истории). (Кстати, не исключено, что Зорькин свои оценки основывает на чтении книг Миронова)). Защищаясь от критики, авторы писали, что экономическая эффективность рабства не означает, будто оно не было злом и не заслуживало отмены хотя бы по морально-этическим основаниям.
Однако если в США «оправдание» рабства всегда вызывало резкую реакцию общества, обвинения авторов таких текстов в расизме, а авторы вынуждены были оправдываться, то в России все более популярный разговор о благотворности крепостного права приводит лишь к распространению нервных шуток на тему возвращения этого института. Быстро отслоившаяся "элита", кажется, всерьез рассматривает варианты законодательного закрепления социального неравенства, сложившегося за пару десятилетий. Самостоятельная ценность свободы в этих дискуссиях не упоминается вообще, а «сумеречная зона», в которой оказалась страна, снимает все барьеры и делает возможным все, - вернее, не оставляет ничего невозможного.
Читателям больше всего бросился в глаза один из заключительных пассажей текста: «При всех издержках крепостничества именно оно было главной скрепой, удерживающей внутреннее единство нации. Не случайно же крестьяне, по свидетельству историков, говорили своим бывшим господам после реформы: "Мы были ваши, а вы - наши"».
Позвольте мне небольшое отступление в американистику.
В середине позапрошлого века Россию и США часто сравнивали. Обе страны воевали с южными соседями, и приращивали свои территории за счет, соответственно, Османской империи и Мексики. Обе страны осваивали обширные пространства – Сибирь и Дикий Запад. Но главное – Российская империя и Соединенные Штаты Америки оставались последними крупными «цивилизованными» государствами, в которых сохранялись институты принудительного труда и личной несвободы, - крепостное право и негритянское рабство. Две страны избавились от этих институтов почти одновременно, в 1861 и 1863 годах, но оба общества еще долгое время страдали от их последствий, политических, экономических и культурных.
Сравнение последствий рабства и крепостного права появлялось и спустя полвека после их отмены: так, Владимир Ленин в 1913 годах в статье «Русские и негры» сожалел о том, что крепостные были освобождены без революции, из-за чего, дескать, развитие капитализма в России отстает от аналогичных процессов в США, где освобождение негров произошло в ходе Гражданской войны.
В самих США на протяжении долгого времени рабство считалось необсуждаемым злом, хотя южный образ жизни мифологизировался и романтизировался, что мы знаем, например, из романа и фильма "Унесенные ветром". В стране, где свобода является одним из основных принципов, на которых воспитываются поколения американцев, защищать рабство было очень тяжело. Тем не менее, в начале 1970-х американское общество резко критиковало двух историков, С.Энгермана и С.Фогеля за их книгу «Время на кресте». Опираясь на клиометрический анализ экономических показателей Юга до и после отмены рабства, авторы доказывали, что рабство было экономически эффективным способом хозяйства. (В современной России подобные оценки крепостного права высказывает Б.Н.Миронов (что характерно, - тоже, как и Энгерман с Фогелем, прибегающий к количественным методам в изучении истории). (Кстати, не исключено, что Зорькин свои оценки основывает на чтении книг Миронова)). Защищаясь от критики, авторы писали, что экономическая эффективность рабства не означает, будто оно не было злом и не заслуживало отмены хотя бы по морально-этическим основаниям.
Однако если в США «оправдание» рабства всегда вызывало резкую реакцию общества, обвинения авторов таких текстов в расизме, а авторы вынуждены были оправдываться, то в России все более популярный разговор о благотворности крепостного права приводит лишь к распространению нервных шуток на тему возвращения этого института. Быстро отслоившаяся "элита", кажется, всерьез рассматривает варианты законодательного закрепления социального неравенства, сложившегося за пару десятилетий. Самостоятельная ценность свободы в этих дискуссиях не упоминается вообще, а «сумеречная зона», в которой оказалась страна, снимает все барьеры и делает возможным все, - вернее, не оставляет ничего невозможного.
